Крейсер Его Величества «Улисс» - Страница 18

Николлс замолчал, мельком взглянул на Уинтропа.

— Болтаю много, — произнес он внезапно. — Вроде нашего духовного наставника. Зря я тебе об этом сказал. Разглашение профессиональной тайны и все такое. Так что ни гу-гу, Энди. Понял?

— Само собой. — Последовала долгая пауза. — По твоим словам, Джонни, он умирает?

— Вот именно. Ну, Энди, пошли чаевничать.

Двадцать минут спустя Николлс отправился в лазарет. Смеркалось. «Улисс» сильно раскачивало. Брукс находился в хирургическом отделении.

— Вечер добрый, сэр. В любую минуту могут объявить боевую готовность номер один. Не будете возражать, если я в лазарете задержусь?

Брукс в раздумье посмотрел на него.

— Согласно боевому расписанию, — поучал он, — боевой пост младшего офицера-медика находится на корме, в кубрике машинистов, я далек от мысли…

— Ну, пожалуйста, сэр.

— Но почему? Это что — скука, лень или усталость? — Он повел бровью, и слова потеряли всякую обидность.

— Нет. Обыкновенное любопытство. Хочу видеть реакцию кочегара Райли и его… э-э-э… соратников на выступление командира. Это может оказаться весьма полезным.

— Шерлок Николлс, да? Хорошо, Джонни. Позвони на корму командиру аварийной группы. Скажи, что занят. Сложная операция или что-нибудь в этом роде. До чего же у нас легковерная публика. Позор!

Николлс усмехнулся и взял трубку.

Взревел горн, объявляя боевую готовность, Джонни сидел в диспансере.

Свет был выключен, шторы задернуты почти да отказа. Ярко освещенный лазарет был как на ладони. Пятеро больных спали. Двое других — кочегар Петерсен, малоразговорчивый гигант, наполовину норвежец, наполовину шотландец, и Бэрджес, темноволосый низенький «кокни», — негромко разговаривали, поглядывая в сторону смуглого плечистого крепыша. Председательствовал кочегар Райли.

Альфред О'Хара Райли с самих юных лет решил ступить на путь преступлений и, несмотря на многочисленные препятствия, с непоколебимой последовательностью продолжал стремиться к намеченной щели. Будь энергия его направлена в любую иную сторону, такая целеустремленность могла бы оказаться похвальной, возможно, даже прибыльной. Однако ни похвалы, ни выгоды он так и не добился.

Любой человек представляет собой то, что делают из него его окружение и наследственность. Райли не составляя исключения, и Николлс, знавший, как воспитывался Райли, понимал, что, в сущности, у этого рослого кочегара и не было шанса стать честным человеком. Родившись в зловонной трущобе Ливерпуля у вечно пьяной, неграмотной матери, он с младых ногтей стал отверженным.

Волосатый, с тяжелой, выдающейся вперед челюстью, он смахивал на обезьяну.

Перекошенный рот, раздувающиеся ноздри, хитрые черные глазки, выглядывающие из-под крохотного лба, точно определявшего умственные способности его владельца, — словом, вся его внешность была под стать избранной им стезе.

Личность Райли была не по душе Николлсу, хотя он и не осуждал его. На какое-то мгновение драматизм судьбы этого бедолаги потряс Джонни.

На преступном поприще Райли так и не преуспел. Подняться выше любительского уровня не позволяли умственные способности. Сознавая свою ограниченность, он напрочь отказался от высших, более утонченных видов преступления. Грабеж, в основном грабеж с насилием — такова была его узкая специальность. Он шесть раз сидел в тюрьме, последний срок был два года.

Почему его зачислили на флот, осталось тайной как для самого Райли, так и для начальства. Однако Райли стойко воспринял эти новое несчастье и, подобно вихрю, налетевшему на кукурузное поле, пронесся по разбомбленным помещениям флотских казарм в Портсмуте, оставив позади след в виде вспоротых чемоданов и выпотрошенных бумажников. Без особого труда он был схвачен, приговорен к двум месяцам карцера и отправлен на «Улисс» в качестве кочегара.

Преступная его деятельность на борту «Улисса» была недолгой и закончилась плачевно. Первая совершенная им кража оказалась и последней.

Неуклюже и невероятно глупо он выпотрошил рундук в кубрике для сержантов морской пехоты, но был застигнут на месте преступления старшим сержантом Ивенсом и сержантом Мак-Интошем. Они не стали докладывать о случившемся, и следующие трое суток, Райли провел в лазарете. По его словам, он оступился на трапе в котельном отделении и с шестиметровой высоты упал на железные плиты. Но подлинная причина его пребывания в лазарете была известна всем, и Тэрнер, старший офицер, решил списать Райли с корабля. К удивлению всего экипажа и в неменьшей степени самого Райли, инженер-механик Додсон упросил, чтобы тому дали последний шанс, и Райли был оставлен на корабле.

Начиная с того самого дня, то есть в течение четырех месяцев, Райли только и делал, что подстрекал команду. Едва ли логично, хотя и закономерно, его краткое знакомство с морскими пехотинцами развеяло в дым его пассивную терпимость по отношению к флоту, уступив слепой ненависти. Как подстрекатель Райли преуспел гораздо больше, чем как преступник.

Хотя почва для его деятельности была благодатной, следовало отдать должное также и его проницательности, звериному чутью и лукавству, его власти над матросами. Хриплый, настырный голос, напористость да еще пронзительный взгляд глубоко посаженных глаз — все это придавало Райли некую таинственную силу, которую он в полной мере проявил несколько дней назад, вызвав бунт, кончившийся гибелью младшего Ральстона и таинственной смертью морского пехотинца. Вне всякого сомнения, именно Райли был повинен в смерти их обоих; несомненно было также и то, что вину его оказалось невозможным доказать. Любопытно, думал Николлс, какие новые козни рождаются за этим низким, нахмуренным лбом и почему этот же самый Райли то и дело приносит на корабль бездомных котят и раненых птиц и заботливо за ними ухаживает.